— Вы увидели лишь прекрасное обличье черного ангела…
— Поверьте, Дебра была жертвой. Прибежав сюда, она увидела странный сон, который я истолковал как появление призрака Виолетты. Я не верю в привидения, но так как считал, что Дебре ничего не известно о доме покойной, то не мог по-другому истолковать множество подробностей, настолько точных, будто сама миссис Гарднер открывала их. Ей, вероятно, пришлось впоследствии пожалеть о неожиданном изложении своего видения, но мы ведь тогда только что встретились… Истинной виновницей всего остается эта Виолетта Гарднер, влияние которой чувствуется и после ее смерти. Именно она написала тот дьявольский текст и, можно сказать, по кусочкам сформировала преступную душу Дебры.
— А где находился дневник все это время? Дебра забрала его?
— Нет. Он все время был среди вещей супругов Гарднер, каким-то чудом не попавшись на глаза Яну, который сделал все для того, чтобы не запятнать память Виолетты. Он даже тщательно стирал двусмысленные фразы, повсюду написанные ею, вроде той, которую мы обнаружили на обратной стороне портрета. Дебра поспешила перепрятать эту тетрадь, когда я вплотную занялся поисками. А потом положила ее в то место, где я уже искал. Но в конечном итоге я случайно обнаружил ее в ходе повторных обысков. Лучше бы махнуть на все это рукой, поверьте! Я уж не говорю о последствиях такой находки, но о простом чтении дневника…
Полицейский, не понимая, пожевал губами, потом произнес:
— Что-то не верится, чтобы какой-то текст обладал такой силой… Он действительно такой вредоносный?
Угасшие было глаза Питера вспыхнули гневом.
— Вредоносный? Слабо сказано. Профессор Симпсон, не читавший этого дневника, судивший о содержании лишь по стихам, утверждал, что в них скрыта какая-то отрицательная энергия, которая может сказаться на разуме читателя и которая неизбежно притягивает его в мрачные глубины мыслей автора. Дневник этот — настоящий призыв к убийству, написанный изящно, сильно и талантливо. Убить близкого — стало для Виолетты захватывающей игрой. Она обладала искусством связывать лучшее с худшим самым естественным образом, будто так и надо. Она представляла Добро как отменный десерт, вкусный и сладкий, который так обожают дети, а Зло в ее представлении было чудесным открытием с кисловатым привкусом, каким часто злоупотребляют, но без которого никто не может обойтись…
— Понятно, — недоверчиво произнес Дэвис Нортон. — Кстати, где сейчас этот дневник?
Откинувшись на спинку кресла, Питер выпустил в потолок длинную струйку дыма.
— В камине номера отеля, в виде кучки серого пепла.
— Вы сожгли его?
— Да, он навредил больше, чем надо. Хорошее было аутодафе! Я с садистской радостью смотрел, как дым вылетает в трубу! Могу вас заверить, он уже никому не навредит.
— А что теперь вы собираетесь делать, мистер Сатклиф?
— Честно говоря, не знаю. Здесь мне долго не протянуть.
— И все-таки прошу вас в ближайшее время не уезжать отсюда.
— По причине…
— Трупа мистера Жордана, — закончил полицейский, пристально глядя на него. — Нет-нет, то было дорожное происшествие, следствием уже установлено.
Питер собрался было возразить, но инспектор жестом остановил его:
— Во всем этом деле нас интересует только главное. Можете не беспокоиться. Ваши боевые заслуги являются гарантией вашей честности. А участие в подмене личности Деборы Джеймс мне кажется достаточно безобидным, чтобы привлекать вас за это. В конце концов — вам решать…
Провожая полицейского до порога, Питер еще раз подумал о Дебре. Несмотря на свое помешательство, она была умным и хладнокровным человеком. Одним из примеров мог бы служить тот вечер, когда приехал ее муж. Дебра потом во всем призналась Питеру, и он понял, что ей любой ценой нужно было заставить молчать неудобного свидетеля. Питер вспомнил и о предостережении доктора, уверявшего его, что психическое состояние жены неустойчиво и может вылиться в опасную форму. Тогда он ему, конечно же, не поверил, и так ударил Жордана, что тот потерял сознание.
Привлеченная шумом, Дебра следила за всей сценой и короткой дракой из углубления под лестницей, затем дождалась ухода Питера, который отправился искать ее в саду. Тогда-то она и завершила начатое, пробив голову мужу херувимом.
Оторванного ангела она поставила на место, и статуэтка стояла до тех пор, пока Питер случайно не столкнул ее. Догадался ли полицейский о произошедшей драме, или считал виновными обоих? Питера это не особенно беспокоило, тем более что версия дорожного происшествия его вполне устраивала.
Инспектор расстался с ним, крепко пожав руку и пожелав всего хорошего.
После ухода полицейского Питер принял горячую ванну, побрился. Сразу полегчало. Надев полотняные брюки, он поднялся на второй этаж, чтобы взять одну из новых сорочек, сложенных Деброй в комнате Виолетты.
Войдя в комнату, откуда он недавно убрал все цветы, Сатклиф остановил взгляд на портрете покойной. Он словно бросил ей вызов, торжествующе-ироничный. Взяв рамку и перевернув ее, перечитал надпись, некогда сделанную Виолеттой: «Посеянное зло дает всходы и расцветает…» — и улыбнулся при мысли, что теперь-то уж она никому не сможет навредить. При первой же возможности он избавится от всех их вещей, как избавился от дневника.
Однако Виолетта казалась такой хорошенькой со своей загадочной улыбкой, со своей чарующей красотой, что можно было усомниться в ее виновности. Питеру подумалось, что и она, возможно, была всего лишь жертвой, игрушкой темных сил.